"Свидание" ч.1

[sunsetf]

 Свидание 

Эпиграф

«Может быть, он помрет, объевшись маринованных свиных ножек?» (с) несбывшиеся надежды давнего предшественника мсье Рейе (фильм "Призрак Оперы" 1943г) 

«Эрик жестом пригласил меня к столику в центре комнаты, где прошлой ночью играл для меня на арфе. Я села, чувствуя себя сильно обеспокоенной, но с аппетитом съела несколько раков и куриное крылышко, запивая все это токайским вином, которое он лично привез из подвалов Кенигсберга, которые часто посещал Фальстаф.» (с) Кристина Дайе
*
То есть, так она должна была думать.
На самом деле, конечно же, Эрик никогда не был в Кенигсберге. Более того - не собирался туда в ближайшем будущем. Какой смысл ездить в Кенигсберг за токайским, если люк в винный погребок фирмы «Депре и сын» открывается у тебя из дальней кладовой, а до дня учета, когда оттуда доносится вой, достойный знаменитого Зверя из Жеводана, остается никак не меньше трех месяцев? Однако есть вещи, естественная логика которых очевидна любому школяру, но донести ее до романтически настроенной девицы двадцати лет от роду невозможно по целому ряду причин. 

Во-первых, они массово осуждают набеги на винный погребок господ Депре и Депре и не желают принимать в расчет обстоятельство, что последнее время оные господа на божоле шестьдесят пятого года стали клеить этикетки, бесстыдно гласящие, что оно принадлежит урожаю сорок седьмого. Во-вторых, они искренне полагают, упорствуя в своем заблуждении не хуже Джордано Бруно, что об истинной любви лучше всего свидетельствуют перенесенные трудности. Бессмысленность поездки через пол-Европы за бочонком вина, мягко говоря, среднего качества, не внушает им здравую мысль, что у кавалера, по всей вероятности, нелады с головой или ему попросту некуда девать свободное время. То, что сэр Джон Фальстаф был толстый выпивоха и не нравился девушкам, также не нарушает вселенской гармонии, поселившейся в нежной девственной душе от слов «лично привез, из самого Кенигсберга, все для тебя, любимая». Конечно, Эрик не мог отрицать, что если уж навязчивая идея пополнить свои запасы, не дав кровопийце-виноторговцу заработать на тебе ни единого су и истратив месячное жалование на поддельный паспорт, прочно засядет в голове, то ничем ее оттуда не выбьешь, и тогда проще подчиниться неуемному порыву. Но рассудительный человек, - а Эрик считал себя вполне рассудительным, - в таком случае отправился бы прямиком туда, где понимающие толк в винах мадьяры заботливо выращивают на склонах горы Токай свой лучший белый виноград. 

И все же, между тем, что одобрял здравый смысл, и тем, что могло произвести благоприятное впечатление на средоточение его любовных надежд, разверзлась бездонная пропасть. Не яркая фантазия о залитых солнцем виноградниках могла возникнуть в белокурой головке мадемуазель Дайе от упоминания многотрудного путешествия к производителю благородного напитка, а куда более прозаическая мысль о подозрительной экономности воздыхателя, угрожающей с годами перерасти в сквалыжность, несовместимую с семейной жизнью. Нет уж, Кенингсберг это непрактично и звучит красиво. То бишь, в достаточной мере сложно и романтично. 

Гордый своим глубоким знанием человеческой природы в целом и женской в частности, Эрик находил изысканное удовольствие в продумывании деталей предстоящего обольщения. Реверанс в сторону сэра Джона Фальстафа был предметом его особой гордости: совсем недавно, пребывая в ангельской ипостаси, он уговорил Кристину Дайе разучить несколько арий из своего одноименного опуса. Правда, жизнерадостные мелодии в устах юной певицы зазвучали с подозрительным душевным надрывом, так что Эрик, уже настроившийся на то, что любимая будет также музой и блистать на сцене, популяризируя его творчество, со вздохом упаковал наброски и отослал их в Геную одному из своих старинных друзей, оставив себе на память одну лишь увертюру, которую, добавив ударных, вполне можно было вставить в новую симфонию. Утешало хотя бы то, что до тех пор, пока он сможет удерживать причудливо петляющую беседу на подготовленной почве, мадемуазель Дайе не сможет испортить его роскошную тираду вопросом «Как-как? Фальстаф? Я его знаю? А когда в другой раз поедет, не привезет ли янтарную шкатулку, как в кабинете у мсье Моншармена?».
Обезопасившись от подобных недоразумений, способных не оставить камня на камне от любого расписанного до мелочей плана, Эрик легко мог вообразить робкую улыбку прелестной мадемуазель Дайе, которая сполна вознаградит его усилия - если не по доставке токайского из Кенигсберга, то хотя бы по сервировке изысканного ужина и подготовке культурных развлечений. То, что до сих пор единственной дамой, чьи душевные устремления он разгадал верно, была пожилая билетерша, Эрика нимало не смущало. В успех своего предприятия он безоговорочно верил. 

Затруднения, которые щедро подбрасывала ему судьба, проверяя его изворотливость, не нарушали меланхолического благодушия, в которое он впал, заманив юное сопрано в свои апартаменты, дабы очаровать, покорить, соблазнить и всячески вскружить ее белокурую головку. Последнее удавалось лучше всего – гостья уже дважды падала без чувств. Процесс очаровывания тоже, можно сказать, продвигался в нужную сторону – девица охотно внимала его вокальным экзерсисам. Что хуже – стоило закрыть рот и перевести дух, как она снова припоминала, что нужно плакать, бояться и бегать по своей комнате в поисках выхода. Петь двадцать четыре часа в сутки без перерывов на сон и обед у Эрика не получалось. Девица этим обстоятельством бессовестно пользовалась и принималась угрожающе размахивать маникюрными ножницами, демонстрируя пылкий шведский темперамент и прискорбную склонность к суициду.
Было отчего впасть в тоску, но военный совет, срочно созванный тем же утром для выработки неотложных тактических маневров и проведенный при участии закадычного приятеля, держателя злачного заведения и по совместительству опытного дамского угодника по прозвищу Перс, вселял оптимизм и веру в человечество. Друг со свойственной ему прямотой объявил, что не считает, будто Эрик провалил план завоевания Кристины Дайе по всем статьям. Более того, он ни разу не употребил в отношении выслушанного определение «дурацкий», за что Эрик был ему особенно благодарен. Перс даже высказал робкое предположение, что девица «ломается», набивая себе цену в надежде раскрутить новоявленного покровителя по полной программе, в ответ на что ему был выдвинут серьезный контраргумент в виде легкого укоризненного подзатыльника. 

Правда, за исключением моральной поддержки и месячного запаса курительного зелья от закононепослушного Перса - хотя, по-хорошему, персами являлись разве что его далекие предки по материнской линии, а сам он был коренным парижанином - не было никакой пользы. Придраться было не к чему – лучший друг, как его и просили, принес с собой три фунта маринованных свиных ножек и фисташковое мороженое. Первые он сам и уничтожил, оправдываясь, что после курения кальяна у него всегда зверский аппетит. А мороженое Эрик, у которого после кальяна аппетита не было, но координация движений страдала, совершенно случайно уронил в озеро и после непродолжительной борьбы с внутренним голосом, настаивавшим, что ценный продукт еще можно спасти, все-таки не стал вылавливать. 

Торжественный ужин был загублен на корню, но нет худа без добра. Покончив с ножками и проводив взглядом нежно-фисташковые круги на мутной воде подземного водоема, верный Перс три часа кряду без единого зевка выслушивал драматический рассказ - последний в равных пропорциях содержал подробный отчет о перипетиях вчерашней ночи и жалобы на несправедливость злодейки-судьбы. Вкратце ход событий представал следующим печальным образом: накануне, утомленный неравной борьбой с тайно выведенной из стойла лошадью за право самостоятельного выбора следующего поворота дороги, Эрик где-то выронил ключи от решетки. Не желая начинать романтическое знакомство на столь низменной ноте, он полночи возил юную мадемуазель Дайе кругами по верхнему уровню подземелий, угрюмо глядя себе под ноги и не отвечая на наводящие вопросы. Заклевавшая носом под мерное цоканье копыт девица слепо уверовала, что, судя по дальности путешествия к центру Земли, дом Эрика находится где-то в районе Австралии, и мсье Жюль Верн, в сущности, не так уж и наврал, утверждая, что в глубине можно отыскать немало интересного, если только идти достаточно долго. 

Этим неприятности не исчерпывались. Подсаживая возлюбленную на строптивого коня, Эрик в ужасе обнаружил, что ему не следовало бы так рьяно шарить в крысиной норе, где как будто нечто округлое призывно поблескивало золотистым металлом. Металлом все равно оказался не вожделенный брелок, а гнутая монетка в одно су, которая не окупала испорченной илом одежды. Становилось очевидным, что покаянное «Я потерял ключи» произвело бы на любимую девушку лучшее впечатление, нежели его украдкой вытертые о плащ руки, от которых исходил сомнительный запах застоявшегося болота(по крайней мере, Эрик понадеялся на то, что въедливый аромат будет идентифицирован именно так, и слово «крысы» никоим образом не всплывет в не обделенной живым воображением головке юной артистки). Выражение лица мадемуазель Дайе не оставляло особого простора для радужных иллюзий, но Эрик решил, что физиогномика никогда не была его сильным местом, так что впадать в отчаяние не стоит. Вот Отелло, между прочим, был мавром и ничего, а он-то всего-навсего наклонился поискать ключи и перевернул камень-другой… или третий. 

Перс призванного в свидетели Отелло одобрил и, оживившись, попытался рассказать другу смешную историю о некой прекрасной мавританке, но осекся, остановленный мрачным, преисполненным праведного осуждения взглядом. И поскольку шнурок, незадолго до того купленный Эрику на день рождения в лавке, где наряду с этим экспонатом, украшенным этикеткой «Удавка шелковая сувенирная», продавались порошок для чесания, поддельные насекомые всех видов и мастей, поющие мышеловки (они устраивали имениннику ночной концерт годом ранее) и прочие приятные мелочи, так и не затерялся среди прочего хлама и теоретически мог быть использован не только в качестве сувенира, от темы совещания заговорщики более не отклонялись. Перс вернул на лицо подобающее случаю скорбное выражение и прослушал вторую часть эпопеи, в которой Эрик, почти смирившийся с необходимостью отвезти возлюбленную обратно в гримерную, разбудить и послать за горячим пуншем, а затем под покровом предрассветного мрака позорно ретироваться в сторону калитки на улице Скриба, вдруг нащупал связку ключей в заднем кармане, куда сам и переложил их, облачаясь для первого свидания. 

Цокая языком от безмерного сочувствия, Перс удалился готовиться к очередному дню, полному противозаконных радостей, оставив Эрику колоду засаленных карт, брошюру «Карточные фокусы: доступно каждому» и напутствие не позволять возлюбленной скучать в перерывах между ариями, раз уж она склонна впадать в депрессию при малейших признаках тишины. Проводив друга и полистав брошюру, сердцеед приуныл, мысленно обрисовав себе перспективу, что будет, если в Париж нагрянет инфлюэнца, и пение придется отложить, пока в отрывистом сипении не получится выявить первые членораздельные звуки. Предложенная приятелем замена вдохновляла мало. 

Пока Кристина Дайе мирно спала, свернувшись калачиком в кресле, деятельный Эрик продолжил артподготовку. Важнейший элемент предстоящего соблазнения – романтическая обстановка – был отшлифован до мелочей, чему немало способствовала сама атмосфера сырого, затканного паутиной обиталища, освещенного тускло мерцающими огоньками свечей. Керосиновую лампу, нарушавшую готическую идиллию, Эрик спрятал в шкафу, задрапировав полами зимнего сюртука. Мнения приятелей по поводу второго по важности пункта стратегического плана разошлись. Эрик горой стоял за ужин из семи перемен блюд и несколько раз многозначительно открывал перед Персом пухлый трактат на главе «афродизиаки». Приятель, напрочь лишенный понятия о возвышенном, безапелляционно утверждал, что девушки до определенного возраста из еды интересуются только шоколадом, посему нечего тратить порох, а лучше заняться подготовкой плацдарма боевых действий (шелковые простыни, розовые свечи, шоколад), а также основательно проработать график уплаты контрибуции, основную долю которой составит все тот же неизбежный шоколад, который Эрик уже заранее возненавидел. Сошлись на компромиссе из легкого ужина, нескольких символических презентов, которые не позволят девице оскорбиться, что ее намерены задобрить дорогими подарками (шелковая ночная сорочка, чулки, ленты, черепаховый гребешок), а также создания легкой атмосферы порока, разлагающе воздействующей на хрупкую невинность едва распустившегося бутона, - как нарек Эрик свою протеже, не обращая внимания на бессердечное хмыканье скептически настроенного друга. 

Однако ужин унес Перс в емкости, достать из которой его было невозможно, лучшее покрывало, послужившее скатертью-самобранкой для импровизированного завтрака на берегу озера, было изувечено жирным пятном, а начадившие свечи придавали атмосфере несомненное сходство с часовней - оставалось только взять под мышку требник, чтобы закрепить эффект и вместо чувственного экстаза впасть в религиозный. Эрик испустил горестный вздох, но напомнил себе, что никто и не обещал, что завоевание благовоспитанной девицы - дело не хлопотное. Наспех набросив плащ и потратив четверть часа на задумчивое покусывание кончика пера, он оставил на комоде записку, с виду политую кровью сердца, хотя при ближайшем рассмотрении последняя оказалась бы чернильной кляксой. Синих чернил Эрик не признавал, не без оснований рассудив, что послание, написанное синим, вызовет образ не трепетного влюбленного, а гувернантки, требующей переписать сто раз красивым почерком фразу: «Съешь еще этих французских булок». 

"Моя дорогая Кристина, - старательно вывел Эрик, поколебавшись как следует между обращениями «Любовь моя» и «Многоуважаемая мадемуазель Дайе», - вы не должны беспокоиться о вашей судьбе. В мире у вас нет лучшего или более уважающего вас друга, чем я. В настоящее время вы в этом доме одни, в доме, который принадлежит вам. Я ушел сделать кое-какие покупки и, вернувшись, принесу белье и другие личные вещи, которые вам, возможно, понадобятся".
Однако упоминание о белье показалось предприимчивому обитателю подземелий излишне смелым, и, чтобы избегнуть шокирующей откровенности, он вычеркнул его, заменив на «простыни», что смотрелось куда более деликатно. Перечитав написанное, Эрик остался доволен. Записка получилась любезной, но не без намека, так что у гостьи как раз будет повод поразмыслить над путями дальнейшего развития сложившейся диспозиции и настроиться на увлекательное продолжение ужина, если таковой ему удастся раздобыть.

*
Нельзя сказать, что Эрик был принципиально против выходов в свет. Также нельзя было сказать, что он намеренно избегал магазинов или питал священный страх перед простой в сущности фразой «фунт куриных бедрышек, пожалуйста, и еще паштет». Кроме того, он не боялся солнечного света и не вздрагивал, заметив чью-то тень за поворотом. В прежние времена они с Персом, бывало, провели немало приятных часов в кабачке «Мазендаран», который облюбовали из-за названия, которое по достижении нужной кондиции ни один из них не мог выговорить, не запнувшись, что служило естественным сдерживающим фактором для возлияний. Но то было раньше – и что дозволено просто Эрику, стало недоступно Призраку оперы. Странно было бы, если бы местное привидение, повесив на локоть хозяйственную корзину, совершало утреннюю закупку продуктов в ближайшей лавке. Это могло навсегда поставить крест на его карьере, и главное, на источнике дохода. Таким образом, «сделать покупки» не означало покинуть пределы оперного театра и слиться с толпой домохозяек и кухарок, шествующих в сторону рынка. Это означало надвинуть шляпу пониже на глаза и отправиться на обход своих владений с засевшей в подкорке мыслью «где бы чем поживиться».
Обед для воспитанниц балетной школы произвел на Эрика тягостное впечатление, а он в глубине души очень на него рассчитывал. Пока повар сосредоточенно дремал над ведром с очистками, хватило времени обследовать все плошки и кастрюли. Осенив кухню многозначительным жестом и пробормотав несколько слов осуждения, Эрик нагрузил корзину наименее жалкими куриными крылышками – складывалось ощущение, что в хищные лапы кулинаров попал то ли шестикрылый серафим, то ли стая летучих мышей, одним словом, нечто на девяносто процентов состоящее из крыльев. Подивившись этому феномену и бросив напоследок брезгливый взгляд на слипшийся гарнир, предложить который даме было бы возмутительным моветоном, Эрик направился в сторону начальственной резиденции. Господин Ришар располагал початой бутылкой сливовой наливки, и хотя карта вин уже была заполнена, находка перекочевала в корзину в качестве утешительного приза. Господин Моншармен позволил себе оскорбительный выпад, оставив на столе своего кабинета надкусанный пирожок. Не принять это на свой счет было невозможно, так что мститель решительно уронил явное свидетельство директорской нелояльности в корзину для бумаг и начертал поперек оставленного там же контракта с госпожой Ла Сорелли несколько емких слов. Отчаявшись внести в ужин разнообразие и в утешение прихватив со стола бронзовое пресс-папье, Призрак оперы заглянул в гримерную примадонны. Ее зычный голос уже доносился из коридора, так что недолго думая, Эрик реквизировал новенькие папильотки как мелкий, но симпатичный презент для своей юной ученицы и поспешно растворился за сдвигающейся панелью.